В Грозный попасть журналистам было совсем непросто. Чаще всего летели во Владикавказ, Моздок, а там уже задумывались о том, какой материал передавать в свою редакцию. В этих городах было множество танков и спецназовцев в масках, которые весьма эффектно смотрелись в кадре. А вот зафиксировать сожженную на пленке сожженную технику не удавалось. Один из наших журналистов, Игорь Ротарь, рассказывал, что с наступлением ночи журналисты в гостинице выпивали по полному стакану водки и желали себе пережить еще хотя бы одну ночь. И буквально через несколько минут раздавался грозный рев бомбардировщиков. И каждый молился, что бы снаряд упал не в гостиницу. А когда еще через некоторое время раздавался взрыв, и с потолка осыпалась штукатурка, это значило только одно – смерть на этот раз миновала. Особенно плохо чувствовали себя иностранцы. А когда трагически погибла американская журналистка Синтия Элбаум, они и вовсе утратили покой. Ночами, надев каски, они укладывались спать в коридоре. Иностранцы пережили , по их мнению, самую страшную войну, из тех, на которых им пришлось побывать. Ведь на других войнах страдали военные. А у нас главная мишень – мирные жители. Каждое написание слово, каждый кадр, снятый на этой войне, давались с «боями». Раненные общались с прессой охотно, но доверия между ними не возникало. Слишком много было в репортажах вранья. Например, в Грозном, когда еще не было электричества, типа пустили трамвай, предварительно подцепив его к БТР и протащив по рельсам, для телевизионщиков. И таких свидетельств целое множество. Война не может быть гламурной картинкой, да и одним юмором вряд ли обойдешься. А мы, журналисты, на войне – далеко не гости, которых заждались хозяева, хотя, казалось бы, и не враги.
